Основной формой демократического правления сейчас считается система современного парламентаризма. Она апеллирует ко всеобщему избирательному праву как к принципу справедливости, который охватывает всех. Подразумевается, что все приверженцы демократических идеалов должны отстаивать именно эту систему. Такой тезис наиболее рьяно продвигают представители либеральных парадигм.
Однако существуют и другие демократические модели: прямая демократия, которая обходится без принципа делегирования (представительства) и опирается на референдумы в решении наиболее значимых вопросов для людей; советы, распространившиеся во время русской революции начала ХХ века и подразумевающие делегирование/представительство не только по территориальному, но и по производственному принципу, а также практику отзыва депутата трудовым коллективом; различные типы самоуправления; сейчас появляются и обсуждаются модели сетевой демократии и так далее. Таким образом, безальтернативность современной формы парламентской демократии – это миф.
Кому выгодно поддержание этого мифа? Разберемся.
Система современной выборной демократии берет начало в эпохе Античности и в традиции военной демократии эпохи разложения родовых отношений. Но тогда о всеобщем избирательном праве не было и речи: право голоса имела лишь определенная часть людей. Они владели землей и собственностью, могли собрать снаряжение и отправиться на войну. А за бортом выборных процессов оставалась большая часть общества (рабы, женщины, метеки – люди, не имеющие гражданских прав, и так далее).
И хотя многие культурные практики, лежащие в основе современного парламентаризма, появились уже тогда, демократиями эти политические системы назвать нельзя именно в силу практики открытой политической дискриминации различных слоев общества. Часто эти системы принимали форму олигархических республик, да и распространены были в основном в государствах, чья экономика была прочно связана с торговлей. Наиболее яркий пример такой демократии – античные Афины. Таким образом, связь капитала и соответствующих культурных практик организации политической жизни проявилась уже в тот период.
Эта связь подтвердилась и в эпоху Средневековья, когда выборы и представительные формы политического правления существовали лишь в городах – центрах торговых империй того времени (Венеция, Любек как центр Ганзейского торгового союза, Новгород и другие), а из прочих мест остатки родовых демократических институтов были быстро вытеснены новой феодальной элитой. Процесс усиления королевской власти возродил идею представительного правления и со стороны отстаивающих свои интересы феодалов (Билль о правах и палата лордов в Англии), и со стороны появляющейся молодой буржуазии. Та перезагрузила выборные культурные практики, известные еще со времен полисной и цеховой организации в свободных городах Европы.
Новые буржуазные страты, которые стремились к власти сначала внутри городов, а потом и внутри отдельных стран, должны были создать такую систему политического правления, которая обеспечила бы им – держателям капиталов – доминирование в политической жизни.
Современная форма парламентаризма постепенно оформилась именно в результате этого стремления. Как инструмент удержания власти со стороны элит эта форма устроена таким образом, чтобы гарантировать элите политическую власть. Как это работает? В основе такой гарантии лежат два принципа: избрание тех, кого избиратели не знают, и отсутствие механизмов отзыва выбранного делегата.
Первый принцип реализуется территориальной избирательной системой: в рамках современных крупных городов люди достаточно разобщены и не знакомы даже с большинством соседей по подъезду, а тем более – по избирательному округу. Поэтому выбирают более «медийных» кандидатов, тех, у кого есть ресурс для хорошего PR. Те, кто не имеет доступа к капиталу, остаются не у дел, так как не могут мобилизовать для своей поддержки профессиональных пиарщиков, медиа, юристов и так далее.
Человек из другой социальной группы, пробившийся в органы политического представительства, оказывается одиноким исключением, ничего не решающим меньшинством среди тех, кто обслуживает интересы капитала.
Даже если жители территориального избирательного округа убедились в неверности своего решения, они уже ничего не могут поделать, так как выбранный ими депутат имеет свои полномочия на длительный временной промежуток (обычно не менее четырех-пяти лет), по истечении которого им будет предложен другой представитель крупного капитала, а этот депутат будет переведен «на работу» в иное место и выдвинут по другому избирательному округу, где его еще не знают. Так второй принцип (отсутствие механизмов отзыва выбранного депутата) подстраховывает представителей современной элиты.
Эта очень устойчивая система гарантирует капиталу удержание политической системы именно в его руках и отстраняет от власти иные социальные группы. Она преподносится как безальтернативная, наиболее справедливая и отражающая идеалы демократии вместе с мифологемой «политики – это нанятые гражданами служащие».
Именно поэтому попытки «убрать нечестных» и «выбрать честных» ни к чему не приводят: дело не в конкретных людях, а в системе. А система устроена так, что власть будет принадлежать только представителям капитала – олигархам, бюрократии, другим представителям капиталистической элиты, – и выбирать приходится лишь из них. Но с ростом субъектности такая система политического устройства перестает устраивать все больше людей. Как говорил Черчилль: «Демократия – наихудшая форма правления, если не считать всех остальных». Справедливая фраза для своего времени. Но, похоже, пришло время улучшить саму демократию.
На наших глазах появляются новые политические игроки: гибридные слои, сообщества социальных предпринимателей, строящие свои экосистемы, основанные на кооперации, и так далее. Они стремятся к обновлению существующего правового поля и доступа к исполнительным структурам государственного аппарата, чтобы изменить социальное пространство той реальности, в которой живут, и потому претендуют на власть. Итак, наметился и разразился кризис доверия к существующей политической системе, который охватывает все большее количество стран, он выражается в игнорировании процедур парламентской демократии или в попытках создать альтернативные модели демократии.
Пришло время говорить о сочетании прямой демократии с существующей, или о появлении сетевой, облачной, демократии. Кризис охватил не только периферию современного капиталистического мира: он переместился уже в символы парламентской демократии – США и страны Европы. И там тренды развенчания текущей политической модели и разочарования в ней набирают обороты. Так что пересмотр и эволюция современной политической системы – необходимый выход из политического кризиса, свидетелями которого мы стали.